Повесть «Вий» по стилистике типичная «страшилка». То есть, история, придуманная и разошедшаяся в народе. Ее рассказывают темными вечерами, чтобы пощекотать воображение. Она не страшна сама по себе, она, скорее, существует в некой игре между рассказчиками и слушателями. И он, и они заключают как бы молчаливый договор, что он их будет пугать, а они – пугаться. Такие страшилки обычно рассказывают друг другу юноши и девушке вечерком, когда так хорошо посидеть вместе компанией, на небе ни облачка, спать не хочется, а хочется чего-то такого, что и словами выразить нельзя. Наследником этих страшилок – «Вия», «Майской ночи», «Вечера накануне Ивана Купала» - пионерские историйки про черную руку, шаровую молнию и тому подобное.
Самое здесь важное то, что история неотделима от ситуации, в которой она рассказана. Неотделима от вечера, от настроения слушателей, от ночной тишины или, наоборот, от громыхания грозы, если это история про молнию, словом, если рассказать ту же историю на следующее утро, никто не только не испугается, но и слушать не будет. Потому что настроение не то. Данный момент следует учитывать, когда речь идет о страшилках
Гоголя, потому что он прекрасно знал эту особенность подобных рассказов. Он знал, что их милая жуть может легко улетучиться на бумаге. Как бы он не приукрашивал подробностями, как бы ни пускал в ход свою неистощимую фантазию, выйдет не то. И тогда он делает очень простую, но гениальную вещь – вводит в ткань истории саму ситуацию, вводит и настроение, и рассказчика. Заметьте, в «Майской ночи» историю про утопленницу рассказывает Гале парубок Левко. В «Вечере накануне Ивана Купала», «Пропавшей грамоте» и в «Заколдованном месте» рассказчик - Фома Григорьевич. В «Вие» формально рассказчика нет, но по своему строю это тоже своего рода страшилка, хотя сильно усложненная и украшенная. Недаром указание на то, что все-таки эта история кем-то рассказана в тексте все же есть, а именно в конце, когда два товарища Хомы поминают его. «Когда слухи об этом дошли до Киева и богослов Халява услышал наконец о такой участи философа Хомы, то предался целый час раздумью».
Итак, нужно всегда помнить, что в этих повестях Гоголя неизменно присутствует игровой момент. В связи с этим любые попытки в экранизации представить «Вий» как фильм ужасов проистекают элементарно из непонимания того, что же задумал Гоголь. Образно выражаясь, он не хотел испугать, он хотел напугать. В подходе Гоголя важнейшую роль играет смеховое начало. И, к чести режиссеров Георгия Кропачева и Константина Ершова, оставить в ткани экранизации этот смех им полностью удалось. Что касается страха, то и он в фильме есть, хотя сегодня монстрики, которых напридумывал режиссер Александр Птушко, приглашенный на постановку того, что сегодня называется спецэффектами, смотрятся скорее мило, чем страшно. (Кстати, вот любопытная статья про то, как в "Вие" делались спецэффекты) Впрочем, есть кадры действительно пугающие. Но считать картину хоррором, каковая репутация за ним закрепилась в советские времена, не стоит.
Самая крупная удача картины – Леонид Куравлев в роли Хомы Брута. Главный раздолбай советского экрана тогда только начинал – еще не было роли Шуры в «Золотом теленке» и «Афони». Но уже тогда Куравлев смог изобразить неизбывную муку бездельника, который мечтает только о том, чтоб его оставили в покое. Любая необходимость добиваться чего-то, озадачивать себя какой бы то ни было деятельностью отражалась в его глазах безмерной тоской. Эта линия в «Афоне» дойдет до своей кульминации – когда в тоску главного героя вгоняла сама необходимость жить. Бездельник Куравлева – это художник, доведший свое безделье до уровня экзистенциальной ситуации. И такое прочтение актером образа Хомы вносит в него очень любопытные нотки. Кажется, что погиб Хома не от того, что «побоялся», а от того, что так и не смог победить в себе бездельника и отнестись к делу с должной энергией. Две ночи он еще как-то выдержал, но на третью уже запала не хватило. Куравлев играет остроумно, выдержано, естественно. Каким взглядом он провожает поросенка, ведомого на убой! Одна из лучших ролей замечательного советского артиста.
И конечно нельзя не сказать о прелестной Наталье Варлей. В то время она находилась на пике славы – год назад вышла «Кавказская пленница». Больше такого успеха она не добивалась. Панночка в «Вие» у нее трогательная, худенькая, по-девичьи красивая, и тем резче удавался актрисе переход к ведьме. Ее расширенные сумасшедшие зрачки, трясучка всем телом, мертвенная бледность, полеты в гробу (летающий гроб – прямая дорожка к пионерским страшилкам) выглядят более чем убедительно. Здесь, наверно, хорошую службу сослужило ее цирковое прошлое. А как она пальчиком грозит! И сейчас в нее сложно не влюбиться, а уж тогда-то…
Комментариев нет:
Отправить комментарий